ДАВИД ИСТРЕБЛЯЕТ СБОРЩИКОВ ДАНИ
Дошла до Мсра-Мелика весть: «Давид взошел на Цовасар, снес воздвигнутую Мгером стену, восстановил тобою разрушенный храм Богородицы-на-горе, похвалялся: «Я Мсыру не данник. Мсыр — Мсра-Мелику, Сасун — Давиду Сасунскому!»
Как услыхал про то Мсра-Мелик, озлился, брызнул слюной, с упреком обратился к Исмил-хатун:
— Ах, матушка! Хотел я убить подлого этого сироту, а ты не дала. А теперь видишь, что он натворил?
— Ничего, сынок, ведь вы — братья! — молвила Исмил-хатун. — Пускай Мсыр будет твой, а Сасун — Давидов! Ты на него войной не ходи! Вы — братья!
Созвал Мсра-Мелик меджлис, созвал мудрецов и обратился к ним за советом, как Сасун разорить, как с Давидом покончить.
Был в меджлисе удалой пахлеван по имени Козбадин. Встал он и речь произнес.
— Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал он. — Такому доблестному, славному и державному царю, как ты, не подобает самому идти войной на гяура. Отряди со мной тысячу пахлеванов — я пойду к сасунцам.
Семилетнюю дань соберу я с них: Одномастных коней, резвоногих, лихих, Сорок золотом чистым набитых вьюков, Сорок дойных коров, упряжных быков, Сорок женщин высоких - верблюдов грузить, Сорок ростом поменьше - чтоб жернов крутить, Сорок дев, чтоб натешился ими ты всласть, Сорок телок упитанных - и чтоб под масть!
— На придачу, — примолвил Козбадин, — убью шалого Давида, а его голову тебе в дар принесу.
— Нет, мне этого мало! — объявил Мсра-Мелик. — Разрушь Богородицу-на-горе, восстанови стену вокруг моего Цовасара.
Козбадин ему на это молвил с поклоном:
— Мой властелин! Раз ты повелел, считай, что Богородицу-на-горе я уже снес, а цовасарскую стену восстановил.
— Храбрый Козбадин! — сказал ему на это Мсра-Мелик. — Коли так, даю тебе полную волю: набери, сколько надо, войска, возьми, сколько надо, оружия, иди на Сасун, собери дань за семь лет, принеси мне ее, а на придачу — голову шального Давида, чтоб от сердца у меня отлегло. Добром отдадут — бери, не отдадут — Сасун разори, мешки с землею сасунской навьючь на сасунских коней, на сасунских беременных женщин сасунские камни навьючь и все это доставь в Мсыр.
— Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал Козбадин. — А мне что ты за это дашь?
— А чего бы тебе хотелось?
— Твоего коня-шестинога.
— Дам тебе моего коня-шестинога да еще полцарства в придачу.
— Уууххх!..
У Козбадина дух захватило от радости. Собрал он рать и во все концы разослал глашатаев, чтобы они славили нашествие его на Сасун. Мсырские женщины хоровод стали водить, песню затянули:
Идет на Сасун удалой Козбадин - Так ему повелел Мсра-Мелик - властелин. У сасунцев отнимет он все их добро - Мы разрядимся в золото и в серебро. Много дойных коров пригонит он в Мсыр - Будем масло сбивать и варить будем сыр. Разорви, Козбадин, ты Давида в клочки, И да будут все дни твоей жизни легки!
Одна мужа своего ругает на чем свет стоит, другая, глядя на нее, — единственного сына:
— А, чтоб ты подох! Чего дома сидишь, бездельник? Вставай, иди на войну, иди на Сасун, а домой возвращайся с добычей!
Жила-была в Мсыре старуха — ее когда-то давно из Сасуна сюда пригнали. Мыла она в ручье шерсть, смотрит — идет Козбадиново войско. Она и крикни ему вслед:
Эй, Козбадин, бахвал, хвастун! Как зверь, ты мчишься на Сасун. Коль на Давида нападешь - Побитым псом домой придешь.
Козбадин меч выхватил, замахнулся на старуху. Тут женщины закричали, старуху обступили, сказали Козбадину:
— Ты что ж это, на беззащитной старухе удаль свою показываешь? Коли ты такой храбрый, поезжай, Давида лучше убей!
Козбадин и военачальники его — Чархадин, Бадин и Судин — с тысячью пахлеванов выступили в поход.
Дошли до сасунской границы, на поле Леранском разбили шатры. Взял с собой Козбадин военачальников своих, сорок могучих пахлеванов на сорока верблюдах, вступил в Сасун, вошел в Оганов дворец и такую речь там повел:
— Послушайте, что я вам скажу, отцы города Сасуна! Мсра-Мелик послал меня собрать с вас дань за семь лет, а на придачу велел он голову шалого Давида ему привезти.
Задрожали от страха колени у Горлана Огана. Велел он зарезать быков и баранов, роскошный пир незваным гостям устроил.
— Вы тут пока отдохните, — сказал он, — а я тем временем дань соберу да поищу Давида.
— Живо! — возгремел Козбадин.
Разве Горлан Оган был изменником? Разве способен он был Давидову голову Мсра-Мелику отдать, загасить светоч сасунскйй? Нет, он боялся, что Давид, узнав о нашествии Козбадиновой рати, вскипит, вызовет Козбадина на единоборство, разозлит Мсра-Мелика и обрушит на отчий край еще горшие беды. Пошел Горлан Оган к хромому попу — Давид у него псалмы читал. Оган обманул Давида, сказал:
— Хочется мне, мой мальчик, съесть шашлык из дикого барана. Сходи-ка в горы, убей дикого барана — мы его съедим.
— С радостью, дядя!
Не знал Давид, какая беда посетила Сасун. Взял он лук, стрелы и пошел на охоту.
А Горлан Оган и Пачкун Верго пошли по городу, отобрали сорок девушек, сорок женщин рослых, сорок женщин низкорослых и заперли в большом сарае. Потом отобрали сорок коней, сорок телок, быков и коров и заперли в других сараях. А потом вошли в главную сасунскую сокровищницу, чтобы отмерить сорок вьюков золота.
Козбадин, Бадин, Чахардин и Судин сидели, ноги поджав, на ковре.
Горлам Оган чувалы держал, а Пачкун Верго ящиком отмерял сасунское золото и ссыпал его в мсырские чувалы.
В это время мсырские воины ворвались в Сасун. Дома грабили, жен и дев уводили.
А Давид охотился в дальних горах.
В полдень убил он дикого барана, взвалил себе на спину и направился в город. По дороге залез в огород к старухе. Давид любил репу — за это его прозвали сасунским шалым репоедом. Залез он в огород, добычу положил наземь, стал наконечником копья репу выкапывать.
Выкапывает да ест.
А старуха Давида искала. Зашла в огород, да как увидела, что Давид репу уминает, заплакала в три ручья и сказала:
— Прах тебя, малый, возьми! Недостоин ты сыном своего отца называться!
Чтобы мне своими руками сшить тебе саван, чтобы твою душу архангел унес, шалый ты репоед сасунский!
— Нанэ! — молвил Давид. — Неужели у тебя из-за двух несчастных головок репы поворачивается язык так меня клясть?
А старуха ему на это:
— Как же не клясть тебя, блудный сын? Ты здесь лопаешь репу, а в это время Сасун разоряют. Мсра-Мелик снарядил войско — собрать дань за семь лет. Твои дядья весь город обрыскали, ни женщин, ни девушек не пощадили — собрали и в сарае заперли, а потом их угонят в Мсыр.
— Ой-ой-ой! — простонал Давид.
— Вот тебе и «ой-ой-ой»! — передразнила старуха. — Пусть рухнет Сасун — и так он уже дотла разорен! Была у меня одна-единственная дочь — и ту отняли, взяли в полон.
— Что ты говоришь, нанэ?
— Чтоб тебя змея укусила — вот что я говорю! Козбадин и военачальники его сидят в сокровищнице твоего отца, твои дядья, Пачкун Верго да Горлан Оган, отмеряют сасунское золото, ссыпают его в мсырские чувалы, а ты репу жрешь. Чтоб тебя огонь с небес пожрал!
Разве ты сын Львораздирателя Мгера?
Поддел Давид убитого барана концом копья и пошел со старухой в город. Что же там его ожидало?.. Всякий раз, когда Давид, возвращаясь с охоты, проходил по городу, всюду слышались говор и смех, везде пировали, плясали. Нынче же словно облако скорби накрыло город: отовсюду неслись рыданья и крики, вопли и стоны, всюду, куда ни кинешь взор, — грабеж и побоище, и каждый спасался как мог. Сасунцы проклинали Давида:
— Ох уж этот Давид! Чтоб он ногу себе сломал, чтоб и духу его не было в Сасуне!
Удивился Давид.
— Вот тебе раз! — молвил он. — За что же они меня проклинают?
— Как — за что? — сказала старуха. — Ты цовасарскую стену снес, Богородицу-на-горе вновь воздвиг, Мсра-Мелик озлился и рать послал на Сасун, Козбадин со своими военачальниками в город вошел, дань собирает, а воины дома грабят, жен и дев уводят.
— Какую же дань хочет с нас взять Мсра-Мелик? — спросил старуху Давид.
Старуха ему на это ответила:
Мсра-Мелик отрядил против нас свою рать, Чтобы дань за семь лет подчистую собрать: Сорок золотом туго набитых вьюков, Сорок дойных коров, упряжных быков, Сорок женщин высоких - верблюдов грузить, Сорок ростом поменьше - чтоб жернов крутить, Сорок дев, чтоб натешился ими он всласть, Сорок телок упитанных - и чтоб под масть, Сорок резвых коней к нему в Мсыр увести, Да башку твою глупую напрочь снести!
Дядья твои жен и дев отобрали, в сарай загнали, ворота — на запор. Моя единственная дочь там же взаперти сидит.
— Нанэ! — молвил Давид. — Проводи меня к этим сараям. Я не дам им угнать в Мсыр не только что твою дочь, а и пылинку из нашего края!
Подвела старуха Давида к сараям. Изнутри доносились вопли, рыданья и стоны. У ворот стояли на страже десять мсырских пахлеванов.
Давид их всех положил, выломал ворота, жен и дев на свободу выпустил.
— Идите домой, матери мои и сестры! — сказал он. — Живите на свободе и молитесь за меня. А я за вас сложу голову в битве.
Сасунские жены и девы вышли на волю и, благословляя избавителя своего, пошли по домам
— Коли ты, родной наш Давид, трудился — будь сыт, а и не трудился — все равно будь сыт! — говорили они.
Подошел Давид к другим сараям, ворота распахнул, сказал:
— Выходите, сасунские твари! Расходитесь по хлевам своих хозяев!
Освободив женщин сасунских и сасунский скот, Давид подошел к главной сокровищнице отца своего, стал в дверях и обратился к дядьям своим с такими словами:
— Вот вы как защищаете отчий край! Я — один и сам за себя отвечаю. А вы взамен одной моей головы целый Сасун отдаете врагу?
Заглянул Давид внутрь сокровищницы — и что же он видит? Козбадин, Чархадин, Бадин и Судин сидят, поджав под себя ноги, Горлан Оган держит чувал, а Пачкун Верго ящиком меряет сасунское золото и осыпает в мсырские чувалы.
— Что вы делаете? — крикнул Давид.
— Грехи твои искупаем, сумасброд сасунский, — отвечал Горлан Оган.
Подошел Давид, взял Верго за руку и сказал:
— Дядя Верго! Ты стар, отойди, я буду мерить наше сасунское золото и в мсырские чувалы ссыпать.
Пачкун Верго со страху штаны замарал.
— Не подпускайте полоумного этого малого, меряйте золото сами! — сказал Козбадин.
— Как бы не так! — сказал Давид. — Отмерять золото буду я.
— Не в свое дело не суйся, Давид, иди домой, — сказал Горлан Оган.
При этих словах выхватил Давид ящик у Пачкуна Верго, перевернул
его кверху дном, сперва насыпал лопатой золото на опрокинутое дно, потом сыпал его на пол, а в мсырский чувал дважды опрокинул пустой ящик.
— Вот вам один, вот вам другой!.. — сказал он.
— Эй, эй, эй! — заорал Козбадин. — Горлан Оган! Ты впустил сюда бешеного этого щенка, чтобы он издевался над нами?! Прогоните его, а не то я сейчас ему голову отсеку!
Повел на него грозными очами Давид и сказал:
— Ишь ты!.. Так-таки и снесешь?
Испугался Козбадин.
— Эй, Горлан Оган! — сказал он. — Ты намерен дань Мсыру платить? Коли намерен — плати! А не намерен — я скажу Мсра-Мелику, он придет, ваш Сасун разорит, мешки с землею сасунской навьючит на ваших коней, на сасунских беременных женщин сасунские камни навьючит и угонит в Мсыр.
Разгневался Давид, — Хлеб, вино, всемогущий Господь!.. — вскричал он, схватил ящик, замахнулся на Козбадина; тот голову пригнул, ящик ударился в стену, пробил ее и пролетел такое расстояние, какое только за семь дней можно пройти.
Устрашился Козбадин, вскочил и давай Бог ноги! Давид его догнал, схватил за шиворот, семь раз подряд трахнул башкой об стену и сказал:
— Поезжай в Мсыр, передай Мсра-Мелику мой поклон и скажи: «У Львораздирателя Мгера есть сын, а зовут его Давид». И еще скажи, чтоб он в другой раз на Сасун рать не двигал, страну нашу не разорял, жен и дев наших не уводил. Про сасунскую дань забудьте! Так говорит Давид, сын Львораздирателя Мгера, огнерожденного Санасара внук: «Мсыр — Мсра-Мелику, Сасун — сасунскому народу. Пусть себе Мелик живет-поживает, а мы тоже будем жить-поживать».
Козбадин, Чархадин, Бадин и Судин в страхе и трепете пустились бежать и перевели дух только на поле Леранском, в своих шатрах.
Как скоро очухался Козбадин, кликнул он военачальников своих и сказал:
— Обманули мы нашего царя, похвалялись: вот, мол, пойдем на Сасун, соберем дань за семь годов, жен и дев в Мсыр приведем, Давидову голову принесем. Где сасунская дань, где Давидова голова? С каким лицом покажемся мы Мсра-Мелику?
— А что ты предлагаешь? — спросил Чархадин.
— Поднимемся на Цовасар, — отвечал Козбадин, — разграбим Богородицу-на-горе, разрушим обитель, а награбленное в Мсыр привезем, скажем: это и есть мсырская дань.
— А коли узнает Давид? — спросил Бадин.
— Мы туда тайком проберемся, — отвечал Козбадин. — Пока Давид спохватится, мы успеем ограбить храм — и во весь опор домой, в Мсыр!
— А коли Мсра-Мелик спросит: «Где Давидова башка?» — что мы ему скажем? — дрожа от страха, спросил Судин.
— Скажем: Давид улизнул в горы, и мы его так и не могли сыскать, — отвечал Козбадин.
Ночью Козбадин собрал свое войско, поднялся на Цовасар и окружил храм Богородицы.
Как увидели Чарбахар-Ками и Батман-Буга мсырское войско, друг другу сказали:
— Это не паломники! Паломники не все верхом ездят: бывают конные, бывают и пешие. А это, сейчас видно, недобрые люди, разбойники.
Затворим ворота, да еще своими спинами подопрем их. Коли то богомольцы, мы им отворим, а коли злодеи, не отворим, пусть едут своею дорогой!
Как ни старался Козбадин с тысячью своих пахлеванов, так и не сумел ворота открыть. Наконец Чархадин предложил:
— Давайте зайца убьем, возьмем точно такую, как у Давида, капу, заячьей кровью ее пропитаем, перебросим через ворота и скажем: «Эй вы, пахлеваны! Вашего господина убили, подмоги вам ждать неоткуда, к чему вам упорствовать?»
Воины мсырские так и сделали.
Чарбахар-Ками и Батман-Буга силой были богаты, умом бедны. Как увидели они окрашенную заячьей кровью капу, сказали друг другу:
— Это Давидова капа!
Посыпали пеплом головы, лица себе исцарапали, но ворот все же не отворили.
Тогда Козбадин поднялся на стену и крикнул:
— Эй, епископы, архимандриты, священники! Почему ворота на запоре держите? Безумцы вы! Мы вашему Давиду башку срубили и везём ее Мсра-Мелику, не на кого вам теперь надеяться. Отворяйте! Коли добром не отворите, мы ворота повалим, ворвемся, всех вас перебьем.
А коли по доброй воле отворите, ни один волос с вашей головы не упадет!
Как ни грозил, что ни сулил Козбадин, монахи были непреклонны.
— Не отворим! — говорили они друг другу. — Пусть Козбадин надорвется от крика!
Среди монахов оказался трусливый архимандрит из рода Пачкуна Верго. Темной ночью, когда сторожа-пахлеваны спали, он прокрался к воротам, распахнул их, и мсырское войско хлынуло в монастырь. Проснулись сторожа, да поздно. Ударили они себя по лбу — и скорей бежать.
Мсырские лиходеи разрушили храм и перебили сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников, тридцать девять монахов, храм дочиста разграбили, золото, серебро, драгоценные камни на верблюдов навьючили и повезли в Мсыр.
Одному лишь монаху удалось схорониться за трупами, и он уцелел. Как скоро мсырское войско ушло, инок выбрался, первую попавшуюся окровавленную рясу схватил и бегом побежал в Сасун бить тревогу.
Отобрал Давид у сборщиков дани отцовское золото и сразу повеселел.
Теперь он со своими однолетками, неженатыми юношами и молодыми девушками, каждый день пировал, мясом оленьим лакомился, семилетнее вино гранатное пил, песни разудалые пел.
Когда прибежал к Давиду инок, Давид находился в сильном подпитии.
Инок прямо с порога крикнул:
— Давид! Храм Богородицы-на-горе разрушили, а ты здесь гуляешь?
— Подойди поближе, монашек! — сказал ему Давид. — Подойди, не бойся! В чем нуждается монастырь? Может, свечей у вас недохват? Или ладана? Или елея? А может, еще в чем нужду терпите? Бери все, что тебе надобно, и скорей возвращайся, а то опоздаешь к обедне.
— На что нам свечи, Давид? — воскликнул монах. — На что нам елей и ладан? Монастыря больше нет! Мсырские душегубы налетели, монастырь разграбили, разнесли, забрали все ценное и умчались.
— Э, что ты мне сказки рассказываешь! — отмахнулся от него Давид и обратился к Горлану Огану: — Дядя! Спроси у этого монаха, в чем у них недостаток? В ладане? В елее? В свечах? Отпусти ему, сколько он ни попросит, и пусть сей же час возвращается в монастырь, а не то опоздает к обедне.
Монах, видя, что Давид во хмелю и что ему не втолковать, бросил к его ногам окровавленную рясу. Поглядел Давид на окровавленную рясу и, придя в недоумение, спросил:
— Эй, брат!.. Что это? Что случилось?
— Давид, умоляю тебя: протрезвись! Пришли мсырские воины, убили сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников, сорок монахов, монастырь твой разрушили, разграбили, мсырские вьюки утварью церковной набили и ушли.
Мигом хмель соскочил с Давида.
— Что такое?.. — воскликнул он. — Разграблен монастырь Богородицы-на-горе? Монахи все перебиты?.. Так я тебя понял, монах?.. А кто был во главе мсырского войска?
— Козбадин, — отвечал монах, — с ним тысяча пахлеванов.
— Как давно они ушли?
— Они ушли в одну сторону, а я тем временем — в другую.
— Эй, сотрапезники! — крикнул Давид. — Вы тут пируйте, ешьте и пейте на здоровье, а я за вас постою!
Побежал Давид к старухе и все рассказал ей про монастырь.
— Нанэ! — опросил он. — По какой дороге я должен идти, чтобы выйти наперерез Козбадину?
— Стой у Батманского моста, — отвечала старуха. — Какой бы дорогой ни шел Козбадин, все равно ему моста не миновать.
Вырвал с корнем Давид стройный тополь, взвалил его себе на спину и двинулся в путь.
Шел, шел, пока не дошел до Батманского моста. А как дошел, тотчас укрылся за высокой скалой. Глядь-поглядь — нет Козбадина. «Неужто он уже прошел через мост, а я опоздал?» — думал Давид.
Внезапно послышался конский топот.
Козбадин хохотал и орал во все горло:
— Здорово мы насолили Давиду! Всех его монахов вырезали, монастырь разрушили и разграбили. Не явился Давид на выручку к своим монахам. Струсил — в горы улепетнул. Что бы ему сейчас передо мною предстать. Схватил бы я его, голову ему отрубил и Мсра-Мелику отвез.
И тут как раз Давид из-за скалы вышел.
— Ишь ты какой, Козбадин!.. — сказал он. — Так-таки и отрубишь мне голову, коли я пред тобою предстану? А ну, попробуй отруби!
С этими словами махнул Давид тополем вправо, махнул влево — все мсырское войско разгромил: кого убил, кого в реку сбросил — никого в живых не оставил.
Козбадин припустил было своего коня-шестинога, да не тут-то было!
Давид его догнал, схватил, сбросил наземь, хватил его кулаком по лицу, шею ему скривил, губы рассек, зубы выбил, вбил их ему в лоб и в великом гневе воскликнул:
— Ах ты мсырский обманщик! Ты что натворил? Разве я тебя пощадил в отцовской сокровищнице, чтобы ты монастырь разрушил, святых отцов перерезал?
Козбадин ноги Давиду поцеловал.
— Давид! — возопил он. — Богом тебя заклинаю, молю! Пощадить! меня, а я буду тебе верным слугой!
— Нет, — возразил Давид. — Ты — слуга Мсра-Мелика, ему и служи.
Я тебя не трону. Поезжай в Мсыр и расскажи там, каков Сасун. Пусть Мсра-Мелик придет к нам сюда — мы с ним силами померяемся. А коли не явится — стало быть, он хуже бабы последней.
С этими словами схватил Давид Козбадина за шиворот, посадил на коня-шестинога, ноги Козбадину связал под брюхом коня и ударил коня кулаком по крупу.
— Теперь вези своего хозяина до самого Мсыра! — примолвил он.
Мсырские женщины шерсть мыли в ручье. Как завидели они Козбадина, бросили шерсть, стали поперек дороги, обступили его и все разом заговорили:
Ай, похвальбишка! Стыд и срам! Ты чуть живой плетешься к нам. Кто разукрасил так твой лоб? А зубы где? Ты смотришь в гроб. Обещанное где добро? Где золото и серебро? Где сорок племенных коров? Ты только хвастаться здоров. Каким глядел ты молодцом! Пришел - с общипанным хвостом... Где наши соколы - мужья, Где пахлеваны - сыновья?
Козбадин разобиделся, расстроился, рассвирепел и так им ответил:
У всех у вас короток ум, Хоть длинен волос... Что за шум! Молчать, бесстыжие, молчать! Вам плакать впору - не кричать. Ишь подняли какой содом! Не вам судить меня судом. Я чаял выйти на простор, А там что пропастей, что гор! Я чаял: там уж мы рубнем, Я чаял: там уж мы гульнем!.. Как гром, громка сасунцев речь, Как молния, разит их меч, Стрела у них бьет, как бревно, А рана от стрелы - с окно. У них былинка - что копье. Разбиты мсырцы... Эй, бабьё! Кому я говорю? Пожди: Весною зарядят дожди, Потоки хлынут к вам с добром: С лодыжкой мужа иль с ребром.
_________________ =+=
|