Имеющиеся версии того, что произошло затем, очень сильно разнятся между собою. По одной из них, русские солдаты хладнокровно устроили жестокую бойню ни в чем неповинных людей, даже не пытавшихся сопротивляться. Группа влиятельных жителей Шуши в своей коллективной жалобе писала: «Майор Лисаневич и милахвар [так в документе; «милахвар» - грузинский дворянский титул. Возможно, речь идет о майоре Джораеве, втором по старшинству русском офицере в гарнизоне Шуши. - В.К.], нечаянно взяв войско, в полночь пошли на хана, прежде убили его, а потом жену, сестру Али-ханову, одну дочь и сына его и там спрятавшихся до 30 чел. чиновников и родственников убили всех их; все имение их деньгами и вещами, уборы и палатки ограбили и расхватали, приведя тем нас и соседей наших в отчаяние» [Донесение Шушинских старшин и жителей, 1806 года // АКАК. Т. 3. N624].
Жаловался на Лисаневича и сын убитого хана Мехти-Кули-ага, наследовавший престол своего отца. Лисаневич прежде считал его сторонником русского дела, однако ему пришлось убедиться, что новый правитель Карабаха стал его личным кровным врагом. Лисаневич объяснял это приверженностью Мехти-Кули «Мухаммеданским» правам [Подполковник Д.Т. Лисаневич - генерал-майору П.Д. Несветаеву. Рапорт. 4 сентября 1806г. // АКАК. Т. 3. N610].
Русские военные власти очень внимательно относились ко всем подобным жалобам местных жителей на русских офицеров. В тревожное и смутное военное время такая история требовала показательного разбирательства. Еще не собрав всех сведений и не выслушав версию самого обвиняемого, главнокомандующий войсками в Грузии и Дагестане граф И.В. Гудович писал в своем рапорте на имя министра военно-сухопутных сил С.К. Вязмитинова: «По рапортам, мною полученным от командующего войсками в Грузии ген.-м. Несветаева, открывается, что 17-го Егерского полку подполковник Лисаневич и бывший с ним майор Джораев без побудительных причин с отрядом егерей учинили нападение на Ибрагим-хана Шушинского, который, не имев при себе войска, кроме прислужников 35 чел. мужеска и женска пола и 1 жену с 3 малолетними детьми, находился по сю сторону крепости Шуши близ садов, на горе без всякого укрепления, и сам вышел из палатки навстречу отряда, не сделав ни одного выстрела; но егеря начали стрелять и колоть штыками, где Ибрагим-хан убит и все бывшее с ним имение досталось в добычу учинивших нападение» [Генерал граф И.В. Гудович - С.К. Вязмитинову. 21 августа 1806г. N19 // АКАК. Т. 3. N605].
Далее Гудович сообщал, что эти сведения основывались на дошедших до него слухах, письме Мехти-Кули-аги и на коллективной жалобе группы жителей Шуши (цитированной выше). Примечательно, что, как писал Гудович, все эти данные в его глазах отнюдь не являлись доказательством виновности Лисаневича. Однако он все же счел необходимым «нарядить произвести формальное следствие, дабы показать чрез то наипаче родственникам оного Ибрагим-хана и прочим покорившимся народам, то сила законов и правосудие Е.И.В. нигде не дают места преступлениям и доставляют всегда справедливую защиту» [Там же].
На следующий же день после смерти Ибрагим-хана в Карабахе начались полномасштабные военные действия между русскими и подошедшими персидскими войсками. Лисаневич оказался с головой погружен в руководство боевой деятельности вверенных ему сил, и у него просто не было времени для того, чтобы защищать и оправдывать себя перед начальством [Генерал-майор П.Д. Несветаев - генерал-лейтенанту Г.И. Глазенапу. Рапорт. 18 июля 1806г. N1739 // АКАК. Т. 3. N602].
Лишь три месяца спустя после смерти Карабахского хана Лисаневич смог дать письменный ответ на возведенные обвинения в свой адрес. В рапорте на имя генерал-майора Несветаева от 4 сентября 1806 года он так излагал события той кровавой майской ночи:
«И так, не имевши уже никакой надежды привесть хана в раскаяние, решился [я] в ночное время атаковать его и, ежели можно, захватить живого и, назнача для сего 100 чел. егерей при пристойном числе офицеров, пошел сам с ними для произведения в действо; в крепости же приказал умножить по воротам и проломам караул, а остальным людям собраться к артиллерии; идущим для атаки офицерам и людям приказал, дабы отнюдь не стреляли прежде неприятеля и по приближении знающим язык кричали бы, чтоб они, не стреляя, сдались бы с ханом. Я пошел атаковать совсем другою дорогою и не той, которая прямо идет из крепости к ним и где у них были караулы, и не прежде они нас открыли, как подойдя менее ружейного выстрела, и тут они, сделавши крик, пустили по нас сильную стрельбу. Я сколько ни кричал им, также и другие, уговаривая их не стрелять и сдаться, но они все упорно продолжали стрелять и ранили егеря, который чрез несколько дней и помер. За дерзость сию я приказал егерям выстрелить и броситься на них; егери с храбростию сие выполнили и в миг изменники были сбиты с крепкого их места, а хан с несколькими человеками остался убит пулею на месте, прочих преследовали егеря по кустам и оврагам; сын его, дочь и жена, умершие от раны, не иначе могли быть ранены, как смешаясь при побеге с прочими в толпу, в кустах, от темноты ночной не были узнаны; вещи изменников, оставшиеся в их палатках, яко добычу чрез оружие взятую и коей немного и было, отдал я в пользу солдат, но лучшие их вещи были унесены при начале дела их служителями, из коих Мехти-ага многое после отыскал» [Подполковник Д.Т. Лисаневич - генерал-майору П.Д. Несветаеву. Рапорт. 4 сентября 1806г. // АКАК. Т. 3. N610].
По данным Бобровского, сын убитого правителя Ханлар-ага сумел ускакать с группой вооруженных всадников [Бобровский. С. 245]. Как сообщал далее в том же своем рапорте Лисаневич, тут же в ханском лагере он получил известие от Муганлинского бека о том, что двухтысячный персидский отряд во главе с Абул-Фетхом, которого дожидался Ибрагим-хан, находился уже совсем близко. Лисаневич поспешил вернуться в крепость, куда и прибыл на рассвете. Почти тотчас же в двух верстах от Шуши показалось персидское войско. Лисаневич выступил против них со 150 егерями и конной карабахской милицией. Узнав от беглецов об участи Ибрагим-хана и его окружения, персидский авангард отступил, не приняв боя.
В своем рапорте Лисаневич особо подчеркивал, что он действовал исходя из факта несомненной измены Ибрагим-хана. Избери он иную линию поведения - военные последствия могли бы быть катастрофическими для русского присутствия в Карабахе. Он писал: «Сверх сего долгом поставляю упомянуть, что ежели б Ибрагим-хан [в] ту ночь яко изменник не получил бы должного возмездия, то на другой бы день Шушинская крепость должна быть в осаде от Персиян и изменников Карабагских; Аббас-мирза, переправившийся уже Аракс, мог бы прийти также оттудова в 2 марша; в гарнизоне Шушинском провианту совсем не было, да и у служителей. На верность Ибрагим-хана сына Мехти-аги с его Татарами полагаться никак нельзя было, коих число гораздо превосходнее в крепости, нежели Армян» [Подполковник Д.Т. Лисаневич - генерал-майору П.Д. Несветаеву. Рапорт. 4 сентября 1806г. // АКАК. Т. 3. N610].
Версии Лисаневича и его обвинителей выглядят как практически взаимоисключающие. Однако, сопоставляя их и используя при этом другие фактические данные, можно все же сделать следующие выводы. Изменническая деятельность Ибрагим-хана не вызывала у командира русского гарнизона никаких сомнений. Поэтому он изначально шел скорее на силовую акцию, а не на дипломатические уговоры. Для этого, в частности, он избрал обходную тропу, где движение его отряда не могли заметить ханские дозорные. Но меньше всего Лисаневич мог хотеть смерти Ибрагим-хана. Оптимальным вариантом с его точки зрения было бы принудительное возвращение хана в Шушу, где его можно было использовать как заложника, не вызывая в то же время огромных политических затруднений для России в Закавказье и карьерных рисков лично для себя. И то, и другое было бы неизбежно в случае смерти хана, что и произошло на самом деле.
Сторонники версии безвинной смерти Ибрагим-хана утверждают, что, будь он действительным изменником России, он бы не оставался вблизи Шушинской крепости с русским гарнизоном. Однако на это есть что возразить. Ибрагим-хан был законным правителем ханства, российским подданным и генералом, и весь прежний опыт не давал ему оснований опасаться решительных силовых действий Лисаневича. Все предыдущие дни русский офицер безрезультатно занимался уговорами Ибрагим-хана. Персидские войска были уже на подходе (как мы помним, они были под Шушой уже на следующее утро, то есть несколько часов спустя после смерти хана). «Нынешнюю ночь или хан уйдет к Персиянам, или Персияне с ним соединятся», - так (по уже цитированному рапорту) передавали планы хана его сын и внук. Правитель Карабаха почти дождался персов и вполне мог рассчитывать, что остававшиеся до их прибытия часы пройдут вполне благополучно для него. Вылазка Лисаневича и его сотни егерей стала полной неожиданностью для хана. Русские солдаты, наверняка, встретили вооруженное сопротивление. Мы не знаем, было ли оно оказано по приказу Ибрагим-хана или вспыхнуло непроизвольно. Также у нас нет достоверных данных о численности и вооружении ханской свиты. По всей видимости, не было и речи о штурме русскими егерями «крепости» или «замка», но не приходится верить и словам о трех десятках беззащитных слуг и служанок в палатках посреди загородного сада. Думается, правда находится где-то посередине, но подробнее воссоздать ее может лишь воображение, так как имеющегося у нас материала (источников для этого) определенно недостаточно. Как мы уже пытались показать, Лисаневич был не заинтересован в смерти хана, однако ситуация вышла из-под контроля русского военачальника. Если, что весьма вероятно, по его егерям был открыт ружейный огонь, он мог и должен был идти на крайние меры, чтобы избежать худшего - бегства и соединения Ибрагим-хана с персидским авангардом его сына. Последовала кровавая схватка в ночной темноте, в которой ничто не могло обеспечить безопасность членов семьи правителя Карабаха.
_________________ Приходите в мой дом...
|