http://armenianhouse.org/lekhatsi/chron ... 10_12.htmlФеллахиНечестивые арабы-феллахи очень неопрятны и грязны, ибо едят все нечистое: кротов, мышей, змей, лягушек, выпавшего из живота коровы дохлого теленка, кошек, лисиц, волков, бобров и других поганых, издохших и провонявших [животных]. Они ничем не брезгают и едят, как собаки; мышей же готовят в ашхане, ибо они у них в почете. А мясо овец и быков они разделывают, подобно евреям, вытягивая все жилы, кости и сухожилия, так что остается лишь мясо, нарезанное наподобие куфты. Повара да и все арабы омерзительно нечистоплотны, наги и бесстыдны, [ходят] в одной рубахе на грязном теле, лица и руки у них немытые, губы большие и отвислые, из носа сопли текут, глаза гнойные, из ушей течет желтый гной, на ногах у них можно посеять зелень, колени как у верблюда, и всем телом они подобны гергесейскому бесноватому.* Когда месят тесто, рукой трут глаза, иногда промежности; ногти длинные и черные; точно так же тарелки, кастрюльки и другие сосуды дают лизать собакам и свиньям. При виде всего этого мне стало так противно, что я убежал и дал себе обет ничего не есть из их рук. __________________
* Согласно евангелию, в Гергесе, одном из заиорданских городов Палестины, будто бы находились два бесноватых, к которым никто не смел подойти (см. Матф., 8, 28).
__________________
Городская водаОднажды мы пришли к местам, где собирают воду, которую во время разливов реки Нила запасают в колодцах, на улицах и в ущельях. Мы увидели озеро, из которого водоносы таскали воду – кто на ослах, а кто на плечах; вода была мутной и грязной. Я спросил: «Почему [такая]?» – «Потому, – сказали, – что из каждого дома сюда стекают сточные воды и нечистоты». Там же купаются дети, моются там грязные арабы и их женщины, а также стирают белье. И еще сказали: «Сейчас хорошо, воды много, а когда спадает и высыхает, тогда начинает гнить; посмотришь, чего только не окажется в воде, и дохлые собаки и люди». Я спросил: «Тогда откуда они пьют?» Сказали: «[Привозят] на верблюдах из Бултаха или из Булака». [171] Я всегда посылал за [водой] в Булак, ибо [он] находится близко.
Расскажу я вам еще об одном чуде: привезя эту мутную воду, ее наливают в большие ямы и карасы, потом края и стенки [обмазывают] горьким миндалем и абрикосовыми косточками, и тотчас вода становится чистой и прозрачной, тогда ее пьют, а без этого она бывает настоящей грязью. Там очень жарко и много блох; из земли изготовляют красивые кувшины; ночью воду выставляют на холод, а утром пьют холодную [воду].
Там был большой турецкий хан, который звался Халил-хан. В нем живут лишь турки, армяне и мусульмане. Они гнушаются арабами, сами пекут там хлеб, имеют отдельных поваров, мясников, кахведжи и других, ибо там много купцов. Мы все покупали оттуда хлеб и лаваш, мясо и ягнят, масло, фрукты [и прочее].
Ходжа Ибрагим-шахТам сидит великий беглербек; [там] были хорошие ремесленники, золотых дел мастера, оружейники, златошвеи и другие мастера из Амида, Халеба и Стамбула. Там жил один хуюмчи-баши из Амида по имени ходжа Ибрагим-шах, очень мудрый и умный, начитанный и одаренный. Он был церковным старостой и известен при дворе паши и во всем городе. Увидев однажды меня в церкви, он повел меня к [себе] домой; [Ибрагим-шах] имел великолепный каменный дом. Каждый день он приглашал меня к себе домой и угощал различными кушаньями, яствами и сладкими напитками, каких там ни у кого нет, кроме одного лишь посла. Он же давал [вино] для церковной чаши. Водки там нет. Ее курят из инжира, да и то [это обходится] дорого; она стоит один куруш, [точно] так же одна чара, то есть оха вина, [стоит] один куруш.
В других местах от цыплят несло запахом мусора, а в его доме нет. Я спросил: «Почему так?» – «Ибо здесь, – ответил он, -– курица не высиживает цыплят, яйца тысячами закапывают [172] в мусор, а через двадцать дней достают и продают на вес, поэтому они пахнут мусором. Я же, купив их (цыплят), две-три недели откармливаю». Тогда я сказал: «О ходжа, значит, в этой стране мы осквернились. Нужно, чтобы наши рты вновь освятили в Иерусалиме». Он, смеясь, ответил: «Не думайте, что и я ем их кушанья, [у меня] все домашнее».
Халил-хан. Хнай-ханОднажды он (Ибрагим-шах) повел меня из золотых дел мастерской на безестан, где [продавали] тонкое полотно; края его шелковые, ибо это тонкое и дорогое полотно, которое из турецкого Мсыра и Трапизона развозится по всему миру; впрочем, мсырское [полотно] еще лучше. Мы увидели разнообразное тонкое, пестрое полотно, шерстяные попоны и паласы Мсыра, различные шелковые кумачовые ткани и несчетное [количество] редкостных вещей.
Затем мы вошли в Халил-хан, где находились многочисленные купцы – армяне и мусульмане из Стамбула, Халеба, Амида и других [городов], а также из Индии, Медины и Абиссинии. Там можешь найти все, что пожелаешь: фарфоровые тарелки, финджаны и другие редкостные вещи; неотделанные кнуты [продают] по пять драхм; [их] вывозят в Стамбул, красят, приделывают к ним костяные рукоятки и продают по одному курушу [за штуку]; [здесь] продают черное дерево, индийские тонкие редкостные вещи и тонкие кисейные покрывала. Из Мсыра до индийского порта, именуемого Тимиат, как и до Португалии, десять дней пути, однако этот [рынок] хорош, ибо все, что пожелаешь, найдешь. И каждый день на этом рынке бывает большая торговля и [собирается] толпа, как на безестане Стамбула.
Вплотную к нему находится другой рынок, именуемый Хнай-хан (должно быть “кына-хан” (тур. кына-хан) - рынок где продавали краску для волос и ногтей - хну), ибо там мешками продают настоящую хну, и дешево. Еще дальше [расположен] рынок, на котором продают [173] кумачи из чистого шелка – и пестрые и одноцветные; шелк привозят из [такой] страны, как Сирия.
Еще далее в одном месте находятся два рынка – один для пленных белых турок, а другой для мавров. Войдя внутрь, мы увидели группы черных абиссинцев – мавров, мужчин и женщин, от черноты которых и стены казались черными. Там были нагие и бесстыдные девушки, у которых были видны срамные места. Впрочем, там были в почете не черные, а только белые: одного белого давали, а забирали трех черных. В других ханах продавали обезьян, морских котов и других невиданных зверей. Пленные турки были одеты и опоясаны, а черные – нагие. Одну черную девушку или черного парня отдают за два куруша.
Выйдя оттуда, мы по дороге увидели одного араба, который гнал перед собой 50-60 коз и кричал: «лапан, лапан» (араб. “лабан”), то есть молоко; кто хотел, тому он надаивал [молока] и давал; если оно не нравилось им, он открывал их (коз) рты и выливал молоко туда.
В начале каждой улицы, как в Венеции, стояло 100-200 гондол; если кто-нибудь хотел отправиться в какое-либо место, платил пять-шесть драхм, садился и уезжал и возвращался [на ней], ибо город велик, а рынки далеки и никто не может идти туда пешком. Там есть такие большие ослы, на которых садятся две-три женщины; есть также погонщики ослов (В тексте “погонщик мулов”. Мы перевели это слово как “погонщик ослов” исходя из общего смысла контекста), которые, посадив на осла блудницу, возят ее по улицам. Однако, как и в стране турок, городские женщины и коптки закрывают лица, а крестьянки [ходят] с открытыми лицами.
В Мсыре есть 80 тысяч домов евреев, все они состоятельны и богаты, и так же, как и в Польше, все находится в их руках: и харадж, и таможни, и таможенные пошлины, и монетный двор, и прочее; а самые богатые из них ходят в сопровождении 10-20 телохранителей. [174]